Слово редактора
Уважаемые читатели, сегодня наша литературная рубрика целиком посвящена поэзии. Так уж получилось, что хороших стихов в нашем регионе пишут много, теперь больше, чем прозы. Мы представляем вашему вниманию стихи молодого иркутского автора Дмитрия Белых, который работает в очень эмоциональной, яркой манере. Он в чем-то наследует Владимира Маяковского, что особенно заметно в предлагаемой подборке любовной лирики. Кроме того, мы продолжаем знакомить вас с книгами авторов, живущих и работающих в Иркутской области, – с теми, которых рекомендовали бы к прочтению как достойных, интересных. Рецензия Любови Головиной приоткроет для любителей поэзии первую поэтическую книгу иркутянки Елены Перетокиной (которая живет и работает в Иркутске). Кроме того, в новом разделе «Народная критика» мы публикуем читательский отзыв на стихотворение известного иркутского поэта-верлибриста Александра Сокольникова. Подобные отзывы мы всегда будем рады получить от вас. А уж как рады сами авторы подобным откликам, даже не возьмемся предполагать – автор всегда хочет услышать живой голос читателя.
Светлана Михеева
Дмитрий Белых
1993 г. р. Поэт, композитор. Учился на машиностроительном и психологическом факультетах ИРНИТУ. Работает в Иркутском областном кинофонде. Публиковался в альманахе «Иркутское время», сборнике «Иркутск. Хроника в рифмах». Автор книги «Общее положение вещей».
* * *
Что со мной было вчера
что со мной было?
Меня у́было
не уби́ло
но ста́ло
мало
Что со мной было после?
меня знобило
а после?
меня сковало
А после
дни шли в молчании
и в итоге
Последний на этой дороге
на той дороге
Ведущей в бездну еще идущий не приходящий
Господи всемогущий ненастоящий
Господи настоящий не всемогущий
Что происходит в твоей вотчине
на обочине
Дети играют в ящички в колокольчики
Бьют – тишиной звенящие бьют наотмашь
Капли дождя по щекам текут и текут и вот наш
Мир происходит и мы происходим мимо
Странники да кочевники – пилигримы
Бегущие прочь отсюдова да оттудова
Где бы я ни был тогда – там теперь не буду
Не буду
не буду
там
только
тянется
к забытью с бытия рука
Так и хочется
заорать разорвать рукав
Жилы вытянуть –
вот живые возьмите и жилы вам!
Говорили – язык жевали – живые – жили
И там где ходить устали – там и остались
И что с ними было никто не вспомнит никто не помнит
Что со мной было кому это надо земля остылаэ
Что со мной будет никто не скажет меня сковало
и этим освободило.
* * *
То ли дождь замерз то ли снег размяк
то ли я устал, отгоняя мрак
огибать углы и творить добро.
То, о чем монета, упав ребром,
говорит со мной или обо мне
я не знаю, знаю, что только не
удалось, и если нет толку, то
для чего вскрывать то, что было ртом,
и лелея тонкую нить надежд,
блеять межд.
Впрочем, реки текут и стоят холмы,
из нелепых каменных горемык
города становятся свет и звон,
и бывает грустные мысли вон
или прочь уходят и, если того хочу,
вдруг любая тяжесть мне по плечу.
Так становится ласково и легко,
я встаю с кровати одним рывком,
и любуясь солнцем в рассветный час,
вспоминаю нас,
перепуганных собственной красотой.
Мы пьяны и сыты по горло той
бесконечной музыкой, мир возник,
чтобы я, любуясь тобой, приник
к твоему чудесному волшебству
и отдал все то, что в себе несу
или существует – нет слаще сна,
когда явь отзывчива и ясна,
и я с нами, с нами и ты сама...
Изумленно смотришь по сторонам.
Ведь бывает чаще иначе. Чем-то
сдавленный спишь или ждешь момента,
и кривой язык речи, в узел свернутый,
отвергает слова и висит как вздернутый.
Своих ног мне кладет на плечи старая
вечность косая, и злая из бара я
выхожу, и сгорбленный изувеченный,
кровь не станет чище – не хватит печени
или сердц моих бьющихся звон крещендо
– тяга быть с кем-то.
Хватит бить в набат – подведи итог,
нарисуй чёрту и найди предлог
перейти за грань, обнаружить суть,
дело дрянь, покуда ты в рабстве судьб
или рубишь сук, на котором дом,
проклиная все, обо всем святом
позабыв, в ужасной попытке быть,
не любить, а значит хотеть любых,
и теряя гордость за годом год,
превращаться в сброд.
Все твоё добро – это ложь и стыд.
Это жалость – весь твой надменный вид
говорит одно – ты осточертел
самому себе и себя вертел,
карусель на пике безбожной башни.
Ты не поле – нет и не станешь пашней.
Урожаем мыслям не стать, пожаром
снова охвачен безумным, даром
никому как явление впредь не нужно
твоё умение выть натужно.
Поменяй места, отвлекись, очнись
от улыбок с фото и старых писем
и открой глаза, наконец открой их –
прежних дней романтика пахнет вонью.
Перестань питаться небесной песней
И возьмись за плуг, по земле им тресни,
в этом сила, брат – чернота земли
открывает таинства не любви,
но тебя как воинства – жизнь искусство
заниматься делом, а не скулить.
* * *
Мне не до сна
Мне не
Еще быть может
Мне сон поможет
Мне сон поможет
Поможет мне.
I
Немало времени потраченном впустую
Я обрету
На волоске от зги
Белее белого ликующе святую
Как пену той волны, морскую,
Волнующую жизнь мирскую
С собой переплету
Следы тоски
На берегу в песках
Останутся не дольше суток
Когда прилив омоет
злой рассудок
Уйдет тоска.
И проклиная жажду
Вражду и стражу
Я подожду
Тебя на берегу
О, боже мой.
II
Что от меня останется?
Я – ветер –
различие в пространстве атмосфер,
Температур, весов и прочих
несметных, смертных мер –
твоих, двоих, наречий, этих
Причастий – черное на белом,
Суждений – листья – сброшенный покров
Ничто не спит и нет меня несчастней
Я стану мелом –
Известью
И слов
не хватятся.
III
Никто не спит. На маятник качели
Волны то вверх
То вниз упасть рискуя
И падая
безрезультатно,
Не обнаружив дна, исхода, переправы, мели,
Волны то вниз
То вверх, я жду на берегу
Тоскуя и лаская еле-
еле ощущаем бриз.
IV
Так возникают образы
Из лимфы, пронзив углы созвездий,
Вспенят мифы, граня лицо,
ночь улыбнется богом
или предлогом
Вспомнить обо всем.
V
Волна приходит, зачерпнув в горсти
Расколы гор, искрошенных до пыли
Я прижимаю к влаге то что я забыл и
что не постиг
Я обретаю сон
Без вспышек нервной боли,
Без судорог от страха, сбитых в горле
В чудовищные комья как когда-то
мгновение
огромное мгновение
назад.
* * *
Либо ты замечаешь меня и мне
Слепоты не изжить в своей голове,
Либо нет. Я забыл обо всем на свете,
Потерялись запахи, красок лишился цвет.
Только лист заставляет дерево виться к небу,
Только корни ему помогают держаться у
Земли и зачем ему то и это,
Если из-за того чтобы жить, то зачем так жить?
Неподвижно и молча терпеть нелюбовь, неблизость
Или зная судьбу – разорваться на стол и стул
И за всяким пламенем видеть свою погибель,
И за каждым ветром который его раздул.
Принимать как данность то что давно и ясно,
Упокоить листья и завязать узлом
Непрямые ветки там где я навсегда останусь
Не глядеть в угли и заботиться не о том
Будет то ли замок мой, то ли заводь моя и небыль
И за пегим пеплом не видно земли, зато
Ты бытуешь с тем, никогда я которым не был
Или даже любишь его за это или за то.
* * *
Песок – не снег. Горит табак в бумаге
И сеет дым. Песок не тает, влаги
Ему недостает. Пытаешься понять
Необходимость правил,
Пером невырванным пытаешься писать –
Куда я дел свои ключи от сердца?
Отдал тебе? Отдал бы снова?
Зимой не холод пробирает до основ,
А двери, запертые изнутри,
Когда стоишь снаружи, смотришь в окна
Чужих домов и видишь там себя.
К земле гнет ветер ветви, плачут псы
На звезд неспящие провалы в черной массе,
Туман осядет толстым слоем на дома
К утру. К утру... забудется кошмар
Как страшный сон.
Песок – не снег. И мне зима не пара.
Я молча умоляю голос твой
Шептать любой бессвязный монолог
Не относящийся к фигуре речи –
Не относящийся ко мне.
Я вырезал двусмысленность в тетради
И что-то долго говорил потом,
Давал советы и смеялся между делом.
Мне больно не смотреть тебе в глаза,
Не лучше притворятся, что не больно
Ведь ты растаешь, кончится зима –
Войдешь послушно в реку или пруд
Завороженная цикличностью природы.
Мои рифмованные стройные уроды
За мной придут. И за меня умрут.
Песок останется считать песчинки
Не зная времени, как мысли о тебе
Не зная времени всё ищут берега,
Стремясь сказать, как ты мне дорога,
Несут меня к волнующему звуку.
Ты мне дороже всех, с кем был знаком.
Кто знает, что очнувшись стариком
Я не возьму тебя за сморщенную руку?
* * *
Видишь ли горы холмы и мы
Среди них силуэтами? ты и я
Так похожи на диких зверей глухих
К пересудам прошлого уходя
От прошлого через ночь до мест
Где синее небо белее бел
Облака и сильнее прочего тянет в лес
Ощущение целого и река
Ускользает гладью к цветной заре
Расцветает видно издалека
Наши тени ползут и ползут по ней
Как ползёт змеясь по песку змея
Мы пойдём восходами мы идём
Как цветы и всходы плоды земли
По-на-встречу к лучшему из миров
Оставляя на камне свои следы
На руинах прошлого и слова
Оглашая Ждущему впереди
И не канем в Лету прохладных вод
Как бы жарко ни было летом тем
Временем всё пройдет
А иначе руку твою зачем
Я сжимаю крепко и так же ты
Мою руку и воздух неуловим
Поцелуем и эту и ту и рты
Открывая светлое вымолвим.
* * *
Я смотрю на тебя у потемок дверного глазка.
Ещё столько зимы что русеет тоска;
Там на лестничной клетке
Стынет жилка просвета едва ли на два волоска
И по оба колена в снегу
Арматура скрипит из стенки.
Отхожу от двери неуклюже и шарканье ног
Разбредается эхом по пыльным углам закоулка.
Все надежней срастается с дверью избитый порог,
Все насыщенней воздух дымящейся плотью окурка.
То ли дело, я помню, был настежь распахан проем
Так, что хлебом его не корми.
Вот и всё – доклевать
То чем был по весне запасён,
Птичий нос окуная в холодную завязь зари,
Я смотрю на тебя – на прижатый к лицу монолог
Надоевший, набивший оскомин, не выбитый клином.
Еще столько зимы впереди и я насквозь продрог,
Разгибая венок и устало сутуля спину.
В тишине на кровати лежит простыня,
Одеяло, подушка и с этим набором рядом
Я кладу не меня, но чернильную вязкость пера
И метель навлеченную чьим-то проклятием на дом.
Новые книги с Любовью Головиной
Песни сердца
О сборнике стихотворений Елены Перетокиной «Спутник героя» (Иркутск, 2020 г.)
«Спутник героя» – первый сборник молодого иркутского поэта Елены Перетокиной. Несмотря на самое начало творческого пути – если измерять старт публикацией книги, виден серьезный уровень автора, а главное глубина и образность его мышления. По специальности Елена экономист, однако цифры и расчеты не заглушили поэтического голоса. В одном из стихотворений лирическая героиня Елены признается:
Я звучу, как умею, без умысла, без науки,
говорю горлом, пою глазами, руками, телом...
И это очень показательные строки, характеризующие творческий метод автора и его поэзию в целом. Для Перетокиной естественность ценнее академизма – «звучу без науки», а ее поэзия идет изнутри, определяет голос и даже диктует пластику тела. Это не про наивную простоту формы и смысла. Это про обнаженность души и отсутствие позы. Естественность отражена на всех уровнях организации текста: от рифмовки до образов. Автор, как правило, использует бедную рифму, где в словах совпадают только ударные гласные: мох – самой, бетон – никто, камня – канет и т. д. Но именно такое созвучие концовок кажется здесь наиболее гармоничным. Подбор слов, рифмующихся до полного совпадения, выглядел бы в этих текстах натужно и противоестественно, разрушал бы природную песню. По этой же причине автор нередко пишет верлибром, без строгости ритмического рисунка, но через эти строчки проступает самая настоящая музыка.
Естественность проявляется через растительные и природные образы леса, травы, звезд, небес, через окказиональные неологизмы – «лисий шмыг» и «заячий скок». При этом лирическая героиня мучается в духоте и тесноте каменных джунглей. Она спасается в лесах настоящих, мечтает слиться с природой и страдает от невозможности оного:
И почему-то все казалось: разобьюсь,
Но не о горы, не о лес и не о небо,
А о невидимый заслон, как лобовое.
Воздвигнутое между мной и жизнью.
Город и лес в поэзии Елены Перетокиной даны в резком контрасте. Они как два конца батарейки: первый – со знаком минус, второй – со знаком плюс. Автор констатирует: «В городе Млечный Путь не увидеть. Небо / Покрывается ночью ржавчиной фонарей»; «это город грохочет в броне из железных чешуй, / в дымном траурном смоге, как в самой роскошной из шуб, /все елозит и ерзает, не обретая покоя»; «и свинцовое небо молчит, и не тает лед, / Город сер, как мышиная шкура, и серо в нем», «В городе сушь – не раздаться, не раствориться. / В ямах в асфальте водой дождевой не напиться». Стихотворения в сборнике изобилуют такими урбанистическими описаниями. При этом в звукописи часто появляется аллитерация шипящих ч/ж/ш/щ, которая воссоздает городской шум. А когда автор пишет этюды с натуры, то на этом полотне часто проступает ассонанс гласных звуков – а/о/е. Природа говорит во всю мощь, поет горлом, полнится голосами. И сама лирическая героиня дышит и поет полной грудью, а в ее звучании проступает акцент на гласную «о». «О» как идеальная геометрическая фигура, как цикличность процессов природы, как точка совпадение рождения и смерти.
И в звоне моем не шум придворной толпы богатой,
Не битва, не волчий вой, а колокол, площадь, песня.
Слово «песня» не раз повторяется автором по отношению к собственному лирическому высказыванию. И в этом тоже подчеркнута природа, в том числе природа стихосложения. Еще Аристотель в своих трудах описал происхождение поэзии из звукоподражания. Следовательно, и песня как поэзия, положенная на музыку, имеет те же истоки – звуки природы и желание их воссоздать. Лирическая героиня Елены Перетокиной в душе словно нимфа, она может петь «не по науке» и играть буквально на всем.
И зачем инструмент, если мир – это свет и струны?
Мне играть для тебя на марте, играть на ветре,
на кривых фонарях, медно-рыжих, на ультрамарине.
Все весенние песни играют на всем на свете –
И на собственном сердце, с дырочкой окарины.
Иллюстрации к сборнику, сделанные художником Ксенией Власовой, очень органичны тексту. Они выполнены в минималистической графике и также построены на контрасте: строгая геометрия города противостоит плавности, текучести природных линий. А то, что в рисунках только два цвета – черный и белый (и даже отсутствует серый как полутон), только подчеркивает полярность образов, заданную поэтом.
Спектр тем, которые волнуют автора, достаточно широк: предначертанность судьбы, непостоянство бытия, смысл жизни, творчество и многие другие. Но размышляя о вечных вопросах, Перетокина к каждому подбирает яркий поэтический образ. Например, важной темой в сборнике выступает память. Однако для поэта это не просто картинки из прошлого. Иногда память предстает общагой и кривой многоэтажкой, которая вмещает призраков толпы, «вместе с нами до пса всех почти забытых, распрощавшихся, сгинувших, выпущенных, убитых». Такая память становится источником бесконечных мук для человека. Иногда память в поэзии Перетокиной обретает черты бессознательного, в котором сохраняются первородные образы. Такая память – источник счастья, удивления от встречи с собой настоящим.
Душа скользит, под ней течет планета,
Ей до чужих скелетов дела нет,
Как дела нет ни до чего почти,
Года чувствительность затягивают пленкой.
И только память о себе-китенке
Ее еще способна потрясти.
В памяти, с точки зрения автора, в том числе заключен ресурс для творчества. Она – источник настоящих смыслов: «Да мы и не знаем, что значит быть, только можем помнить и можем петь».
Стихи-песни Перетокиной звучат голосом самой Перетокиной. Это не заезженная фонограмма или аранжировка творчества известных поэтов. В этой поэзии нет штампов, истертых до дыр метафор и банальных рифм из ряда «розы – морозы». Лирика автора самобытна и аутентична: мы слышим поэта, который обрел свой голос. И это очень важное достижение. Возможно, самое важное для начинающего автора.
Народная критика
Об одном стихотворении Александра Сокольникова
Сколь редко в последнее время мы слышим священное слово «родина», а иные, кого родина вскормила, уже стыдятся употреблять его. Поэтому вдвойне отрадно было на нашем временном перепутье почувствовать великий и могущественный зов родины. Его восприняла чуткая душа поэта – и родилась полифония чувств: и боль, и гордость, и несокрушимое восхищение. Автор словно стремится возродить тот исконный, первоначальный смысл этого слова. Само звучание его пробуждает в нас то ласковое преклонение и тепло, что зародились в далеком детстве. Дательный падеж в заголовке указывает на то, что стихотворение именно посвящено Родине, и это особым образом одушевляет то, чему поклоняется поэт.
Адресуя свое послание, автор обращается к своим истокам – к земле Верхоленской, которая напитала своими соками еще юного поэта, заложила корень мировосприятия. Мы как будто ощущаем этот «белесый туман парного молока», его первозданный запах. На мой взгляд, весьма удачен образ «подоенных облаков, уплывающих на водопой». Когда облака тяжелеют от небесной влаги и изливаются дождем, это устанавливает глубинную связь между миром небесным (через дождь как влагу небесную) и миром земным (влага земная – молоко). И вот созерцание воды-влаги как Праматери человечества подводит автора к центральному образу – реке Лене.
Этот образ неразлучен с личностью поэта, рождая целый сонм могучих чувств и дорогих воспоминаний. Что же так роднит реку и душу поэта? Прежде всего – Свобода: свободолюбивая Лена, преодолевающая горные кряжи – и свободный стих, которому служит поэт. Без истинной свободы не может быть свободного стихосложения – вспомним непоколебимую внутреннюю свободу Велимира Хлебникова.
К тому же сибирские реки всегда олицетворяли боль наших современников об уходящем исконном деревенском бытии – как будто коренная часть нашей души надломилась и мы превратились в какие-то бледные тени. Без Реки, без Родины не может быть народа.
Течет река из яркого детства в зрелость поэта, река времени – Лета. И здесь у автора возникает ассоциация: часы Дали с вытекающим временем. А пространство реки кажется нам безграничным, и перед нашими глазами мелькают «живописные столбы» и «острова». Окончательным аккордом, формирующим полифонию стихотворения, является упоминание горы Фудзи. Лена, словно Мировая река-душа, впитала в себя и переплавила, казалось бы, далекие, но на самом деле близкие – сердцу поэта – образы.
Удивительна способность автора открывать нам глаза на, казалось бы, незначительные явления и моменты. Например, крохотный муравей у него становится таким же полноправным членом сообщества, которое именуется Родиной. А щука в «камуфляжном одеянье» – это хранительница реки.
В заключение следует отметить особую значимость настоящего стихотворения для юных поколений, поскольку автор весьма нетривиально и современно обращается к главному чувству русской души – любви к Родине.
Ирина Кирьянова, г. Иркутск
Александр Сокольников
Родине
Да будь благословенна
Земля Верхоленская
Что малой родиной зовется
Где мои пионерские костры
Майскими отголосками
Проводов зимы
Подернуты окна моей деревни
Белесым туманом
Парного молока
И подоенные облака
Уплывают за горизонт
На водопой
Текла спокойно
Река
Как вкрадчивая беседа
И рыбы
Подноготно ощущали
Ветер в плавниках
И в камуфляжном одеянье
Акулили щуки…
И водоросли
Светлейшими ручьями
Растекались на чьем-то плече
Среди работ
Среди забот
Признание в любви
Лесного муравья
Тонет в патоке любви
Средь кваканья лягушек
Скворчания
Поджаренных солнцем сковород
Не заметно
В пахнущий кедровой стружкой
Карбаз
Еще не хлебали лаптем
Жирные щи
Скатывалась
С Байкальских гор
Красавица Лена
И «Пьяный бык» в Витимской корриде
Пьяные
От крика встревоженных птиц
Качались живописные столбы
И остров Столб
Брошенный вслед
Никуда не убегающей Лены
И табор Мигалкина
Где мы с Толей Кобенковым
птицеловными силками
ловили муксуна
В почетную ссылку
В Москву
Отправляли
Лучших своих сыновей
Чтобы заморские послы
Чесали немытые головы
И ногами
Не могли заснуть
Так не постигнув
Распаренную березовыми вениками
Русской души
Все толще
Талия
Часов
Песочных
Что даже Дали
С вытекающим временем
Казался водоносом
Расплескавшим воду из ведра
Мир тишал
Но было слышно как коровы
После вечерней дойки
Вели скучную беседу
Бесконечной жвачки
Полз муравей
По cолнечному лугу
Целлулоидное крыло стрекозы
Отражало
Поверхность очарованной воды
И ползла
Ползла
Улитка по склону Фудзи
Верхоленск, 1989
