Вот почему зрительскую массу составили не только ностальгирующие ровесники гастролера, постаревшие, остепенившиеся стиляги и хипари, поседевшие боевые комсомольцы, известные в Приангарье публицисты, литераторы, представители театральной, научной среды, политики и общественники, многие из которых знают корифея лично и даже не шапочно. Пришла и молодежь, старшеклассники и студенты с пытливыми глазами, интеллигентными лицами, с большими непраздными вопросами за душой, ответы на которые им сегодня не предлагает практически никто.
Маркетологи московского продюсерского центра «Северная звезда», организовавшие в Год литературы масштабный тур Евтушенко по пятнадцати городам России, безошибочно оценили коммерческую беспроигрышность этого предприятия. Сквозной пробег «артистической фронтовой бригады», как назвал ее сам автор культового лозунга «Поэт в России больше, чем поэт!», был обречен на ажиотажный спрос. Огромная территория, где еще не вконец остыла, а возможно, даже обострилась потребность в истинно народных трибунах, в «гордом духе гражданства», где от запревшего покоя и уюта, от потребительского опьянения и гламурного чада тошнит все мыслящее и не омертвевшее, стала легкой добычей для масштабной спекуляции авторитетом поэтического лидера прошлого века. В том смысловом вакууме, в том инфернальном тумане художественных образов, каким окружен сегодня читающий россиянин, не провернуть апгрейд немеркнущей славе Евтушенко было попросту грешно. И провернули.
Свершилось. Аншлаговый многоярусный зал замер, подобно застывшим бандерлогам из «Маугли», чтобы насладиться гипнотическим танцем великого Каа.
Гипнотический танец
Ослабевший, пожухший телесно восьмидесятидвухлетний стихотворец неожиданно порадовал неутраченной красочностью интонаций, силой своего ораторского и декламационного дарования, живой реакцией, искрометным юмором и так хорошо нам знакомой непринужденностью и свободой в общении с аудиторией. Гражданин мира, соратник Андрея Сахарова, товарищ и единомышленник Фиделя Кастро и Че Гевары, друг Федерико Феллини, лауреат множества мировых премий и кавалер самых экзотических зарубежных наград, он признался, что наибольшее воодушевление всегда испытывал в общении с народом родины, особенно с сибиряками. И этому верилось, чувствовалось, как с каждым дружным импульсом зала крепнет и растет неувядаемая харизма поэта. Он читал свои замечательные стихи прошлых лет, про свадьбы в дни военные, на которых когда-то лихо отплясывал мальчишкой, уже постигая нутром глубинный трагический смысл этих тревожных, возможно, прощальных для жениха и невесты гулянок. Про мед, которым спекулировали в голодную военную годину барыги - невытравимое племя мироедов, процветающих в наши дни. Он вспоминал свое выступление в Мэдисон-сквер-гарден, которого удостоился как единственный в мире автор стихов. Вспоминал поставленные им фильмы «Детский сад», «Похороны Сталина», поделился, что снимает новую картину «Анна» о драматической судьбе русской женщины, что задумал роман о Кубе. Говорил о давнем горячем диалоге с команданте Че Геварой, который занял шесть ночей напролет, о своем восхищении цельной и яркой личностью Фиделя Кастро. Похвастал, что, направляясь в Иркутск в 1963 году, кубинский лидер остановил поезд в Зиме, чтобы пройтись по тайге, о которой ему рассказывал Евтушенко. Щегольнул наш дорогой гость и тем, что во время европейских гастролей знаменитая ливерпульская четверка читала сборник его стихов «Станция Зима», изданный тогда на английском языке полумиллионным тиражом. Он назвал себя «пятым битлом» и на десерт программы приберег недавние стихи об этом.
Приехавшие с мэтром артисты исполнили песни на стихи Евтушенко. Их в золотом фонде российской эстрады осталось немало. Но нам представили подзабытую тему из фильма «Детский сад», незнакомую «Мелодию Лары» на музыку Мориса Жарра к старому итальянскому фильму «Доктор Живаго» по опальному роману Пастернака. Прозвучало и новое сочинение «Не бойся полюбить» к будущей ленте «Анна».
Кроме творчества самого хозяина вечера, отдали дань и другим сакральным именам русской культуры. Тут были и монолог Чацкого, и песня Галича о солдатах, похороненных где-то под Нарвой, и «В степи молдаванской» Вертинского с щемящим финалом: «О, как сладко, как больно сквозь слезы Хоть взглянуть на родную страну!». Все это были знаковые тени ушедшего, «ранешные» творцы, слова и образы.
На посошок, как и обещал, эмоционально помолодевший Евтушенко сбацал «Балладу о пятом битле», заставив зрителей дружно подпевать «We all live in a yellow submarine».
В целом концерт получился теплый, доверительный, ностальгический. Очень ностальгический. В чем есть, безусловно, своя поэзия и, выражаясь пушкинской строкой, «странная приятность». «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Казалось, живая легенда говорит с нами, словно с другого берега, из тающих за дымкой времен, когда советский народ еще был советским народом, еще не предвкушавшим даже ревизии своих побед и достижений. Там, в той реальности, мы были с поэтом едины, мы были одной крови и одной совести. Теперь мы друг для друга почти незнакомцы. Что знаем мы о профессоре американского университета Талса, кроме того, что он по-прежнему носит пиджаки и кепки с причудливым принтом? Верим ли мы, что там, на другом полушарии, в консьюмерическом раю, как поэт уверяет, «никак она не заживет – Моя главная рана – Россия»? Что понимает сегодня он о нас, чья потом и доблестью построенная Братская ГЭС теперь священная собственность одиозного олигарха? Нам, нынешним, поэт адресовал эмоциональные, но сумбурные и двусмысленные, как наша современность, свежеиспеченные стихи про роскошь бедных.
Единственная роскошь бедных
Есть роскошь ада,
Где нету лживых морд победных
И лгать не надо.
Сказано сильно. Но, не в обиду таланту, со стороны. Мы не в претензии. Мы шумно аплодировали своему преуспевшему земляку, лихо пели вместе с ним битловскую нетленку про желтую подводную лодку. Мы рады, что поэт нашел в себе силы для долгого вояжа по стране в его возрасте и физической форме. Это, что ни говори, реальный подвиг художника. Дай Бог, не последний. Пусть сбудутся его богатые творческие планы, родятся новые книги и фильмы, прибавятся новые поклонники на земном шаре.
Фантомные переживания
Самым сильным выступлением на концерте «фронтовой бригады» Евтушенко стал выход народного артиста России Игоря Скляра. И дело не только в могучем актерском мастерстве и мужественном обаянии. Шквальная, неотразимая атака Скляра, по сути, оправдала и подытожила логику самого тура «Поэт в России больше, чем поэт». Разгадка жадного спроса россиян на явление легенды – в пламенно спетых артистом строках Павла Когана:
Есть в наших днях такая точность,
Что мальчики иных веков,
Наверно, будут плакать ночью
О времени большевиков.
Время, наполненное емкими, весомыми, нешуточными смыслами, которые надо было постигать и отстаивать дорогой ценой, - вот что притягивает, будоражит, бросает в озноб современников – заложников эмоциональной астении.
Но людям родины единой,
Едва ли им дано понять,
Какая мощь, какая сила
Вела нас жить и умирать!
Притяжение этой мощи и силы влекло нас на встречу с маститым шестидесятником, влекло и приунывших в дне сегодняшнем стариков, и скованных судорожным напряжением выживания людей зрелых, и озадаченную миллионом сфинксовых вопросов мятущуюся молодежь.
У нас сегодня нет идейных знаменосцев. Нет поэтов, хотя бы в приближении сопоставимых с уровнем Евтушенко, Рождественского, Высоцкого, песней которого Скляр буквально взорвал зал. Их и не может быть. Их не рождает зыбучая почва постмодернизма – этот мир децентрированного хаоса, отказавшийся от объективных истин, заменивший их виртуальными пустышками, симулякрами, химерическими свидетельствами изжитости бытия.
Сегодняшние поэты в России не друзья и даже не служители – пленники малахольных, шизоидных муз. Достаточно взглянуть, как они сами характеризуют и называют собственные произведения. «Опыт эпистолярной психоделики», «сборник мутноватой лирической прозы», - рекомендуется один. «Моя страна – хромая лошадь», - диагностирует второй. Третий издает свою книгу на черной бумаге в форме покосившегося могильного камня и провозглашает: «Мертвые на мертвых разговаривают языках».
Пожалуй, наиболее живой и вменяемый из них Дмитрий Быков не в бровь, а в глаз относительно нашей ситуации с поздним пришествием Евтушенко с горечью признает:
Я – дыра, пустота, прореха,
Обретающая черты
Лишь при звуке чужого эха,
По словам другой пустоты…
Так и мы, истомленные экзистенциальной пустотой, шли на встречу с поэтом встрепенуться при звуке чужого эха, в надежде на донорство дюжего пульса легендарного прошлого. Но прошлое – в прошлом. И «прошлогодний снег», как сказал один из разочарованных зрителей, талый снег безвозвратно отцветшей оттепели прошлого века не в силах напоить нас живою водой. Коммерческий проект по продаже культового артефакта, по реализации манкого симулякра под лейблом «Евгений Евтушенко» принес разве что выгоду ловким московским продюсерам. А нас оставил в отрезвляющей печали. Некого угасающим титанам минувшего и «в гроб сходя, благословить». Мы – в глубоком смысловом параличе, в мерцательной нави, «где фигуры без лиц и имен – полутени, получеловеки – ждут каких-нибудь лучших времен и, боюсь, не дождутся вовеки».
